В конце 1980-х годов в Москве возникло откровенно хулиганское сообщество поэтов — Орден куртуазных маньеристов (ОКМ). Тусовка, клуб по интересам, затем — самостоятельное течение, ныне вошедшее в историю литературы, окончательно оформилось 22 декабря 1988 года с подписанием орденского «манифеста».  «Событие было отмечено роскошным ужином и битьем зеркал в здании ВТО. Кстати, после этого оно сгорело, видимо, исчерпав свое историческое предназначение», — рассказывает подруга художников и поэтов Анастасия Лятуринская в книге «Жизнеописание негодяев».

Как упоителен в России маньеризм. Куртуазный…

При расшифровке названия этой неполитической «партии» важно сочетание слов «куртуазный» и «маньеризм». Как мы помним, подъем куртуазных настроений относится к феодальной Европе XII–XIV вв. Именно в то время придворные певцы-менестрели и миннезингеры воспевали любовь рыцаря к Прекрасной даме.  А слово «маньеризм» более позднее, оно позаимствовано из тенденции европейского искусства XVII века — это предтеча барокко. Заповедь маньеризма — сочетание несочетаемого, «упаковка» содержания в необычные формы. Это безумные амплитуды смыслов и виртуозная семантическая игра.

 «Куртуазный маньеризм» — изящная субкультура, выверт, любовное иносказание в фантасмагорических и постмодернистских контекстах.

Олимпийская каста творцов

Итак, в стране полным ходом идет перестройка. Творческая компания несозвучных страстям по исчезающей колбасе нарекает себя «куртуазными маньеристами». Резонанс, несмотря на «бесколбасные» времена, был, да еще какой!  Более того, чтобы попасть на выступления ОКМ, люди платили за билеты! Слушатели приходили, смеялись до слез, затем появлялись вновь — уже с друзьями. Так, у куртуазных маньеристов еще в конце 1980-х были верные поклонники, которые не пропускали ни одного орденского заседания, связанного с чтением стихов на грани фола и веселыми возлияниями…

Дружеские посиделки поэтов происходили в атмосфере салонов на бомондных блатхатах и… в старинном особняке, куда их пригласили поклонники из числа бандитов. «Орденские» кавалеры одевались просто и со вкусом, но не упускали случая предстать на людях во фраках и цилиндрах. Вокруг маньеристов, так поразительно контрастирующих с безысходно затертыми советскими пиитами, всегда затевался праздник. В Орден попадали самые красивые и экзальтированные девушки, выгодно оттеняющие славу эпатажных рыцарей.

Появление такого сообщества было исторически обусловлено — в стране только-только появлялись неноменклатурные творческие движения.

 Кстати, где оказались книжки советских авторов, активно печатающихся в 1980-е годы? На помойках, в лучшем случае — в букинистических лавках. Молодым людям того времени остро хотелось другой литературы, другой музыки и другого кино. По стране, с одной стороны, открывались рок-клубы, с другой — продолжали сажать за тунеядство. «Орден куртуазных маньеристов» был своевременной пощечиной номенклатурно-литературной «мафии», куда не пускали «внеклановых» поэтов и писателей. «Орден» явил мощный прецедент для новой литературы, которая не могла развиваться по линейному сценарию. Это была неподдельная, яркая и интуитивно близкая реальность, в которой себя узнавали совершенно разные аудитории.

 Первый сборник куртуазных маньеристов, выпущенный в 1989 году и поразивший читателей разного возраста, назывался «Волшебный яд любви». В предисловии книги было указано, что она включает произведения шести отцов-основателей Ордена — Великого Магистра Вадима Степанцова, Чёрного Гранд-Коннетабля Александра Бардодыма, Командора-Ордалиймейстера и Магического Флюида Константэна Григорьева, Архикардинала Виктора Пеленягрэ, Великого Приора Андрея Добрынина и Командора Дмитрия Быкова.

О пользе классики
Невероятная удача! Невероятнейший успех!
Лежу с красоткою на даче в плену Эротовых утех.
А ведь какую недотрогу я поначалу в ней нашёл!
Погладил ей украдкой ногу, когда впервые подошёл —
и получил по лбу мешалкой, и сам хотел меж глаз влепить,
но взгляд растерянный и жалкий сумел мой пыл остановить.
«Видать, девчонка непростая, — подумал я, погладив лоб. —
Пойду-ка, книжку полистаю, о том, как Пушкин девок ... ».
Листал я «Донжуанский список», стремясь подсказку там найти,
и за два дня как палка высох — так автор сбил меня с пути,
но даже чахленькой порнушки я в книжке встретить не сумел.
Да, Александр Сергеич Пушкин не всех имел, кого хотел...
Гремите громы! Бубны бейте! Мурлычьте кошечки «мур-мур»!
Играет на волшебной флейте ополоумевший Амур!
Вчера Лариса молодая на дачу к матушке моей
явилась, глазками играя, и я сумел потрафить ей.
Все началось с конфет и чая, когда же матушка ушла,
я стал, красотку величая, вещать про давние дела:
как Пушкин вел себя в Тригорском, как в Кишинёве он шалил,
как он гречанкам гладил шёрстку, как светских дамочек валил.
Собрал все были-небылицы, развёл игривый политес,
смотрю: стыдливость у девицы перерастает в интерес.
Прочел ей «Ножки, где вы, ножки?», её за щиколотку взяв,
и задрожало сердце крошки, и вот лежу я c ней, как граф.
Мурлычут кошки, ветер свищет, и койка гнётся и скрипит,
на окна дождик жидко дрищет, и классик в гробе мирно спит.

Вадим Степанцов

Сергей Михалков и порочная женщина из красного лимузина

«Вадик, собственно, и декларировал создание ордена, — рассказывает Великий Приор Ордена Андрей Добрынин. — Вадим закончил Литинститут с красным дипломом, а там, как известно, принято валять дурака.  Там все считают себя гениями и пьют. Но у Вадима хватило ума не заразиться от сокурсников гениальностью и хорошо учиться.  Но в дипломной работе Вадим решил представить поэму, в которой наличествовали такие строчки «Убей меня красотка на заре, убей на крыше лимузина!».  А ведь это так опрометчиво, когда твой дипломный руководитель — Сергей Михалков. Степанцову намекнули — мол, всякие разные, без роду и племени, да еще грезившие о красных лимузинах, как-нибудь обойдутся без диплома Литинститута. Но Вадиму повезло — Михалкову вдруг дали путевку в черноморский пансионат. Таким образом, Степанцов за свой красный лимузин получил заслуженный красный диплом».

Прима Притона

В качестве неформального салона как места для куртуазных безобразий и винопития функционировала квартира парализованной балерины. Елена Юрьевна Кривицкая, коренная москвичка восьмидесяти лет от роду, когда-то танцевала в Большом. Под старость у нее отказали ноги, и ей требовался уход. За балериной смотрела «послушница» Саша, рассчитывающая когда-нибудь получить просторную бабушкину квартиру. Сначала поэты думали, что их бесконечные ночные бдения и ротация гостей загонят бедную старушку в могилу. Но оказалось, что Елена Юрьевна просто расцветала во время самых страшных оргий и попоек. Парализованная балерина, как призрак готического замка, пугающе беззвучно каталась туда-сюда по длинному коридору…

«Все, что могло произойти и происходило в этой квартире, являло собой чистый фарс, — с ностальгией вспоминает бурную молодость Великий Приор. Наш приятель, выходец из одной статусной семьи, драматург, по утрам доставал нам средства на опохмел. Был он с виду страшно болезным и худым.

Этот тип придумал одалживать у Елены Юрьевны запасное инвалидное кресло и, сидя в нем, очень удачно просил милостыню в переходе. Дальше, собрав нужное количество рублей, не вставая, он мчался прямо в кресле к винно-водочному.  Однажды наш тощий драматург, которого мы излишне жестко откритиковали за его бездарные вирши, вдруг заперся в ванной. Никому и в голову не приходило, чем это закончится. Но вдруг пришли соседи и сообщили, что их потолок принял нежно-розовый оттенок...к чему бы это? Мы выломали дверь. Тощий драматург с трагической физиономией лежал в кровавой ванне, рядом валялась трофейная опасная бритва. Надо сказать, что парня спасло природное малокровие — он не успел истечь кровью, как нормальный человек, и не умер. С того момента мы опасались «жестить» с рецензиями.  Но не думаю, что во всем этом суицидальном сюре виноваты только наши острые языки. Скорей — неодекаданс 90-х, с ларьками, коммерсантами, сникерсами, бандитами, отморозками, сумасшедшими. Все это бурлило вокруг перманентным дурдомом. Один кадр сменял другой, к нам прибивались хармсовские и босховские персонажи, все это перемешивалось в котле времени, давая пищу для размышления.

 История притона закончилась прозаично — балерина неожиданно умерла, не успев оставить завещания, и квартира быстро перешла к местному участковому. Безобразничать с таким размахом уже стало негде.

За «Мать» ответишь!

Впрочем, куртуазные маньеристы вполне себе революционеры…

В 1995 году Дмитрий Быков выпустил первоапрельскую газету «Мать» под девизом «Давно пора …мать умом Россию понимать». Посыл издания, которое не рекомендовалось читать детям до 16, был прост — «только матом можно рассказать о нашем правительстве, нашем быте и нашей любви». Эта история обернулась громким скандалом. Ознакомившись с «Матерью», Генпрокуратура возбудила уголовное дело по 206 ст. УК «Злостное хулиганство». Быкову грозило до пяти лет лишения свободы. 220 тыс экземпляров ядреного чтива стали поводом для того, чтобы продержать поэта несколько дней под арестом. Однако Быкова освободили из милиции после пикета «Союза кинематографистов». За поэта заступились Эдуард Лимонов, Юнна Мориц, Александр Кушнер, Юлий Ким, Рустам Ибрагимбеков и многие другие культурные и общественные деятели. В 2009 году Дима сказал: «Я глубоко раскаиваюсь в содеянном. Глубже и серьезнее, чем вы, наверное, думаете. Наша тогдашняя шутка не стоила того, что пережила из-за этого моя семья. Эту историю мне припоминают при каждом удобном случае. Я никогда не повторил бы эту шутку. Когда живешь в такой духовной стране, как наша, всегда надо помнить о силе печатного слова».

Игры классиков

Сегодня куртуазных маньеристов изучают в вузах, по ним пишут дипломы и диссертации. Из тех, кто жив, — все живые классики. Дмитрий Быков — известный российский писатель. Андрей Добрынин эмигрирует в поэзию — в большей степени философско-социальную. Виктор Пеленягрэ — один из самых востребованных «текстовиков». Его перу принадлежат десятки шлягеров, новых и старых, в том числе наш неофициальный гимн «Как упоительны в России вечера». Наиболее верным классическому озорству жанра остается Великий Магистр, с годами ставший только откровенней и брутальней. Впрочем, и внезапно умерший в 2008-м Константэн Григорьев успел-таки стать классиком, решительно превзойдя свой собственный творческий уровень 90-х (ценители поэзии называют его "русским Бернсом").

  И можно сказать, что, вопреки всем трагедиям, утратам, политическим переворотам и переменам, куртуазные маньеристы не забывают про орденские заветы, обязывающие к неизменному гедонизму, благородству духа и воспитанию чувств. «Жизнь короче визга воробья!» — воскликнул на взлете XX века поэт-авиатор Каменский. Так стоит ли наполнять ее воробьиным визгом?  Nein, nein, nein и еще раз nein!

Автор: Мария Рунова